Неточные совпадения
Дела-то все недавние,
Я был в то
время старостой,
Случился тут — так слышал сам,
Как он честил помещиков,
До слова
помню всё:
«Корят жидов, что предали
Христа… а вы что сделали?
Стрельцы в то
время хотя уж не были настоящими, допетровскими стрельцами, однако кой-что еще
помнили.
Никто не
помнил, когда она поселилась в Глупове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпадало с мраком
времен.
Мнили, что во
время этой гульбы хлеб вырастет сам собой, и потому перестали возделывать поля.
— О! как хорошо ваше
время, — продолжала Анна. —
Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то
время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
Левин
помнил, как в то
время, когда Николай был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я
помню это
время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во
время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету. Отца своего он почти не
помнил и был воспитан в Пажеском Корпусе.
Он
помнил клуб, внешние подробности его устройства, но совсем забыл то впечатление, которое он в прежнее
время испытывал в клубе.
Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно дорогому вину, которое несли в склянном сосуде из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай в жизни, чтобы если приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то чтобы
помянуть бы вместе с ним прежнее, иное
время, когда иначе и лучше веселился человек…
Не
помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась.
Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
— Ну их, не
поминайте; в Петербурге еще не было; да и черт с ними! — вскричал он с каким-то раздражительным видом. — Нет, будемте лучше об этом… да, впрочем… Гм! Эх, мало
времени, не могу я с вами долго остаться, а жаль! Было бы что сообщить.
А кстати: не припомните ли вы, Родион Романович, как несколько лет тому назад, еще во
времена благодетельной гласности, осрамили у нас всенародно и вселитературно одного дворянина — забыл фамилию! — вот еще немку-то отхлестал в вагоне,
помните?
Да, он
помнил потом, что он засмеялся нервным, мелким, неслышным, долгим смехом, и все смеялся, все
время как проходил через площадь.
Я до того не ошибаюсь, мерзкий, преступный вы человек, что именно
помню, как по этому поводу мне тотчас же тогда в голову вопрос пришел, именно в то
время, как я вас благодарил и руку вам жал.
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее
время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе
поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и
время не
помню, и не слышу, когда служба кончится.
Положимте, что так.
Блажен, кто верует, тепло ему на свете! —
Ах! боже мой! ужли я здесь опять,
В Москве! у вас! да как же вас узнать!
Где
время то? где возраст тот невинный,
Когда, бывало, в вечер длинный
Мы с вами явимся, исчезнем тут и там,
Играем и шумим по стульям и столам.
А тут ваш батюшка с мадамой, за пикетом;
Мы в темном уголке, и кажется, что в этом!
Вы
помните? вздрогнём, что скрипнет столик,
дверь…
Говорил Судаков вызывающим тоном и все
время мял, ломал пальцами левой руки корку хлеба.
— Да. В таких серьезных случаях нужно особенно твердо
помнить, что слова имеют коварное свойство искажать мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что последнее
время весьма много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так много места, что филология уже как будто не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
Самгин подумал, что парень глуп, и забыл об этом случае, слишком ничтожном для того, чтобы
помнить о нем. Действительность усердно воспитывала привычку забывать о фактах, несравненно более крупных. Звеньями бесконечной цепи следуя одно за другим, события все сильнее толкали
время вперед, и оно, точно под гору катясь, изживалось быстро, незаметно.
Наполненное шумом газет, спорами на собраниях, мрачными вестями с фронтов, слухами о том, что царица тайно хлопочет о мире с немцами,
время шло стремительно, дни перескакивали через ночи с незаметной быстротой, все более часто повторялись слова — отечество, родина, Россия, люди на улицах шагали поспешнее, тревожней, становились общительней, легко знакомились друг с другом, и все это очень и по-новому волновало Клима Ивановича Самгина. Он хорошо
помнил, когда именно это незнакомое волнение вспыхнуло в нем.
Он легко, к своему удивлению, встал на ноги, пошатываясь, держась за стены, пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все
время двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не
помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя в кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
— Да, только срок контракту вышел; я все это
время платил помесячно… не
помню только, с которых пор.
Они знали, на какое употребление уходят у него деньги, но на это они смотрели снисходительно,
помня нестрогие нравы повес своего
времени и находя это в мужчине естественным. Только они, как нравственные женщины, затыкали уши, когда он захочет похвастаться перед ними своими шалостями или когда кто другой вздумает довести до их сведения о каком-нибудь его сумасбродстве.
В истории знала только двенадцатый год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).] служил в то
время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем;
помнила, что была Екатерина Вторая, еще революция, от которой бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого — все это у меня путалось.
Помню еще, что меня всего охватила мало-помалу довольно чувствительная нервная дрожь, которая и продолжалась несколько минут, и даже все
время, пока я был дома и объяснялся с Версиловым.
Девочка некоторое
время слушала и спешила-спешила, наклонив голову и закрывшись вуалем, боясь и трепеща, но вдруг остановилась, откинула вуаль с своего очень недурного, сколько
помню, но худенького лица и с сверкающими глазами крикнула нам...
Я не
помню даже
времени в целой жизни моей, когда бы я был полон более надменных ощущений, как в те первые дни моего выздоровления, то есть когда валялась соломинка на постели.
— Мама, а не
помните ли вы, как вы были в деревне, где я рос, кажется, до шести — или семилетнего моего возраста, и, главное, были ли вы в этой деревне в самом деле когда-нибудь, или мне только как во сне мерещится, что я вас в первый раз там увидел? Я вас давно уже хотел об этом спросить, да откладывал; теперь
время пришло.
Они сидели друг против друга за тем же столом, за которым мы с ним вчера пили вино за его «воскресение»; я мог вполне видеть их лица. Она была в простом черном платье, прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда. Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала. Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно возбужден. Я пришел уже к начатому разговору, а потому некоторое
время ничего не понимал.
Помню, она вдруг спросила...
Уж одно бы это чувство боли за нее могло бы, кажется, смирить или стереть во мне, хоть на
время, плотоядность (опять
поминаю это слово).
Мало того, я очень хорошо
помню, что я мог в иные минуты вполне сознавать нелепость иного решения и в то же
время с полным сознанием тут же приступить к его исполнению.
Я громко удивился тому, что Васин, имея этот дневник столько
времени перед глазами (ему дали прочитать его), не снял копии, тем более что было не более листа кругом и заметки все короткие, — «хотя бы последнюю-то страничку!» Васин с улыбкою заметил мне, что он и так
помнит, притом заметки без всякой системы, о всем, что на ум взбредет.
Потом он несколько раз убеждался, что бумажка еще тут: так, например, во
время нашего обеда у татар, я
помню, как он нарочно несколько раз обнимал меня за талию.
Я слишком
помню скорбь и грусть, по
временам хватавшую меня за сердце во все эти часы у стола.
Так, но имея дело с японцами, надо отчасти на
время отречься от европейской логики и
помнить, что это крайний Восток.
Я не
помню, чтоб в нашей литературе являлись в последнее
время какие-нибудь сведения об этом крае, не знаю также ничего замечательного и на французском языке.
Наконец одного здорового я застал врасплох и потребовал, чтобы он ехал. Он отговаривался тем, что недавно воротился и что надо лошадей кормить и самому поесть. «Сколько тебе нужно
времени?» — спросил я. «Три часа». — «Корми четыре, а потом запрягай», — сказал я и принялся, не
помню в который раз, пить чай.
Я все
время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с водой, земля с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
Помню я этого Терентьева, худощавого, рябого, лихого боцмана, всегда с свистком на груди и с линьком или лопарем в руках. Это тот самый, о котором я упоминал в начале путешествия и который угощал моего Фаддеева то линьком, то лопарем по спине, когда этот последний, радея мне (без моей просьбы, а всегда сюрпризом), таскал украдкой пресную воду на умыванье, сверх положенного количества, из систерн во
время плавания в Немецком море.
Что было прежде, — прежде ли он сердцем пожалел ее или прежде вспомнил себя, свои грехи, свою гадость именно в том, в чем он упрекал ее, — он не
помнил. Но вдруг в одно и то же
время он почувствовал себя виноватым и пожалел ее.
— Не
помню, сколько
времени.
«Чему она так радуется?» — думал Привалов и в то же
время чувствовал, что любит эту добрую Павлу Ивановну, которую
помнил как сквозь сон.
Кроме того, следует
помнить, что через некоторое
время, во
время правления Домициана, государственная власть характеризовалась, как зверь, исходящий из бездны.
— Садитесь, Алексей Федорович, — проговорила Катерина Ивановна, сама оставаясь стоя. Она изменилась мало за это
время, но темные глаза ее сверкали зловещим огнем. Алеша
помнил потом, что она показалась ему чрезвычайно хороша собой в ту минуту.
— Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке, да скажи ему, чтобы не
поминал меня, злодейку свою, лихом. Да передай ему тоже моими словами: «Подлецу досталась Грушенька, а не тебе, благородному!» Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька один часок
времени, только один часок всего и любила — так чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева
помнил, так, дескать, Грушенька на всю жизнь тебе заказала!..
— Именно тебя, — усмехнулся Ракитин. — Поспешаешь к отцу игумену. Знаю; у того стол. С самого того
времени, как архиерея с генералом Пахатовым принимал,
помнишь, такого стола еще не было. Я там не буду, а ты ступай, соусы подавай. Скажи ты мне, Алексей, одно: что сей сон значит? Я вот что хотел спросить.
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что дверь была заперта все
время, пока я был в саду и когда я убегал из сада. Я только под окном стоял и в окно его видел, и только, только… До последней минуты
помню. Да хоть бы и не
помнил, то все равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он, без знаков, никому бы в мире не отворил!
Несмотря на приобретенные уже тысячки, Трифон Борисыч очень любил сорвать с постояльца кутящего и,
помня, что еще месяца не прошло, как он в одни сутки поживился от Дмитрия Федоровича, во
время кутежа его с Грушенькой, двумя сотнями рубликов с лишком, если не всеми тремя, встретил его теперь радостно и стремительно, уже по тому одному, как подкатил ко крыльцу его Митя, почуяв снова добычу.